1.3. Определение диалога | Демократический диалог: пособие для практиков

Как отмечается во многих работах о диалоге, это слово происходит от греческого dialogos, что означает «через» (dia) «слово» (logos) или «через значение слова». То есть буквально этим термином можно описать любое общение, в котором используются слова для передачи значения. Однако, при использовании в публичной сфере в контексте, сложившемся после холодной войны, описанном в главе 1.1, этот термин означает особый вид процесса участия — особенно хорошо подходящий для удовлетворения общественных потребностей, описанных в главе 1.2.

Эта глава не содержит попыток дать определение диалога, которое применялось бы во всех случаях. Зато здесь рассматриваются подходы к пониманию практиками значения диалога и определяющие характеристики процессов диалога, выраженные как совокупность принципов управления, сформулированные на основании их опыта. В этой главе также предлагается понятие «диалогического подхода». Для людей, занимающихся инициативами диалога, это своеобразный кодекс поведения, следующий из руководящих принципов. Многие практики считают, что диалогический подход также может быть эффективным способом участия в других формах принятия решений и консультативных процессах, в которых люди решают общественные проблемы.

Учитывая вызовы, с которыми стремятся справиться практики диалога, естественно, что их понимание того, что такое диалог, должно быть сосредоточено на результатах. Например, эксперты диалога из OAS определяют диалог просто как «процесс решения проблем», который «применяется для решения социально-политических и экономических вопросов, которые не могут быть адекватно и эффективно решены одним или несколькими государственными учреждениями».19

Для дальнейшего чтенияДве книги американского исследователя общественного мнения Дэниэла Янкеловича предлагают полезную интеграцию многих упомянутых здесь теорий на основе практических объяснений и аргументов для процессов диалога:Coming to Public Judgment: Making Democracy Work in a Complex World (Syracuse, NY: Syracuse University Press, 1991); и The Magic of Dialogue: Transforming Conflict into Cooperation (New York: Touchstone, 1999).

Подобным образом, на основании широкого опроса сотрудников ПРООН, Марк Герзон сообщает, что в широком диапазоне конкретных определений произошло сближение основных элементов: «Важнейшее качество диалога заключается в том, что участники собираются в безопасном месте, чтобы понять точку зрения друг друга с целью разработки новых вариантов решения совместно определенной проблемы.20 Хуанита Браун, соразработчик процесса Всемирного кафе (World Café), просто фиксирует это ключевое качество, говоря о «разговорах, имеющих значение».21

По большому счету, практики не полагаются на теоретические источники, чтобы объяснить или обосновать свою веру в общественную ценность этих процессов, ориентированных на результат. Те, кто это делает, могут вспомнить теорию «коммуникативного действия», разработанную Юргеном Хабермасом, или концепцию «репрезентативного мышления» Ханны Арендт.22 Другие могут отметить теорию создания реальности благодаря разговору, разработанную эволюционными биологами Умберто Матураной и Франциско Варелой; теории философа и педагога Пауло Фрейре о способности простых людей учиться и играть конструктивную роль в формировании мира, в котором они живут; или теории отношений Мартина Бубера.23

Однако для рабочих определений диалога практики, как правило, опираются на собственный опыт в этой сфере и часто определяют диалог, описывая то, чем он не является — например, как переговоры или дебаты. По мере того, как формируется эта сфера, и практики начинают взаимодействовать и вместе изучать свою совместную работу, они осознают необходимость определений, учитывающих различные общественные условия, в которых они работают. Это особенно актуально в глобальном контексте, когда сети практиков выходят за региональные и государственные границы.

В своих Диалогах Сократа греческий философ Платон описал метод, который его учитель Сократ использовал для вывода истины с помощью логической последовательности вопроса и ответа. Основная концепция в сократовском методе осмысления через разговор является частью всех определений диалога, но во многом структурированная и рациональная форма взаимодействия в этом методе мало напоминает то, как его характеризуют практики.24 Вместо этого они склонны делать акцент на изучении, а не на открытии истины, и включают роль таких чувств, как доверие, уважение и эмпатия, а также обмен идеями и мышление в качестве основы для развития общего понимания.

Диалог — это процесс подлинного взаимодействия, благодаря которому люди слушают друг друга достаточно глубоко, чтобы измениться под влиянием того, что они узнают.
‍
Каждый прилагает серьезные усилия, чтобы включить беспокойство других в свою собственную картину, даже несмотря на сохранение определенного несогласия. Ни один участник не отказывается от своей идентичности, но каждый признает весомые утверждения другого в достаточной мере, чтобы вести себя по-другому по отношению к нему.25

«… в диалоге намерение состоит в том чтобы не защищать, а спрашивать; не спорить, а исследовать; не убеждать, а открывать»

Одним из самых распространенных способов, с помощью которого практики передают ощущение определенных качеств разговора, определяющие диалог, является отличие его от других видов разговоров, таких как дебаты или дискуссия. Например, IDEA в Диалоге для демократического развития (1999) утверждают, что «диалог отличается от дебатов тем, что поощряет разнообразие мышления и мнений, а не подавляет эти понятия...

В практике диалога существует договоренность о том, что понятия или убеждения одного человека не должны иметь преимущества перед понятиями других людей.26 Это означает, по словам Луизы Даймонд из Института многоканальной дипломатии, что «в диалоге намерение заключается в том, чтобы не защищать, а спрашивать; не спорить, а исследовать; не убеждать, а открывать».27

Для дальнейшего чтенияРабота Дэвида Бома и его коллег предлагает конкретный подход к ведению диалога (диалог Бома), а также глубоко вникает в то, что делает диалог особым как процесс. См. David Bohm, On Dialogue, ed. Lee Nichol (London: Routledge, 1996).Другие работы Бома доступны по ссылке: david-bohm.net, включая авторитетную статью Дэвида Бома, Дональда Фактора и Питера Гаррета «Dialogue — A Proposal» (1991).

Хал Сондерс объясняет, что «дебаты предусматривают только один правильный ответ и направлены на его продавливание и защиту; диалог предполагает возможность ответа в большей степени, чем любой из исходных позиций. Дебаты сужают взгляды и закрывают мышление; диалог может строить новые отношения.28 Известный физик и инициатор диалога Дэвид Бом отмечает подобное наблюдение относительно разницы между диалогом и «дискуссией»:

Дискуссия почти похожа на игру в пинг-понг, где люди перебрасывают идеи взад-вперед, а целью игры является выиграть или получить очки для себя.

«Дебаты предусматривают только один правильный ответ и направлены на его продавливание и защиту; диалог предполагает возможность ответа в большей степени, чем любой из исходных позиций. Дебаты сужают взгляды и закрывают мышление; диалог может строить новые отношения»

Диалог в сравнении с переговорами/посредничеством. Практикам также полезно будет сравнить диалог с такими процессами разрешения конфликтов, как посредничество и переговоры. Переговоры являются «официальным процессом», считает Басам Нассер, палестинец, который работает в секторе Газа. Они могут положить конец конфликту, но не могут установить настоящий мир между народами, который требует качественных изменений в их отношениях. Он приводит пример мирного договора между Египтом и Израилем 1979 года: «Даже сейчас вы не видите мира между гражданами, между людьми... По моему мнению, это потому, что состоялся официальный переговорный процесс, и больше ничего, кроме официального переговорного процесса. Поэтому я считаю, что переговоры создали альтернативу вооруженному противостоянию или конфликту, но не мир». Для мира были бы необходимы более глубокие изменения, «и они могли быть созданы через диалог».30

Диалог является «более динамичным, более плавным и более экспериментальным», чем переговоры, говорит практик ПРООН Сайед Ака. Это «гораздо более широкое понятие, чем переговоры. Диалог и механизмы, а также процессы для него, должны существовать до, во время и после конфликта.31 В работе Public Peace Process, описывая внутренний диалог в Таджикистане в течение 1993 — 1999 гг., Хал Сондерс называет способы, благодаря которым диалог отличается от официального посредничества и переговоров [добавлено выделение пунктов]:

Ожидаемый продукт посредничества или переговоров — это конкретная договоренность. Целью диалога является изменение отношений.
Ценность переговоров — определение и удовлетворение существенных интересов с помощью конкретных совместных договоренностей. Результатом диалога является создание нового человеческого и политического потенциала для решения проблем.
Для переговоров нужны стороны, которые готовы попробовать договориться. Диалог может быть плодотворным при участии сторон, которые еще не готовы к переговорам, но не хотят, чтобы деструктивные отношения продолжались.
Переговоры касаются благ или прав, которые могут быть разделяемы, используемы совместно или определены материальным путем. Диалог может изменить отношения таким образом, чтобы были созданы новые основания для взаимоуважения и сотрудничества.32

Для дальнейшего чтенияО роли диалога в миротворческих процессах см. Edward (Edy) Kaufman, ‘19 Dialogue Based Processes: A Vehicle for Peacebuilding «, в People Building Peace II: Successful Stories of CiVil Society, eds Paul van Tongeren et al. (Boulder, CO: Lynne Rienner Publishers, 2005); и Norbert Ropers, «From Resolution to Transformation: The Role of Dialogue Projects», in Andreas Wimmer et al., Eds, Facing Ethnic Conflicts: PerspectiVes from Research and Policy-making (Berlin: Berghof Research Center for Constructive Conflict Management, 2003), доступны по ссылке: berghof-handbook.net.

Как четко следует из этих высказываний практиков, диалог не заменяет собой переговоры и посредничество в конфликтных ситуациях. Однако они утверждают, что диалог является важной частью процессов разрешения и предотвращения конфликтов, целью которых является построение устойчивого мира. Проводя четкие разграничения, они выступают как за диалог, так и за другие процессы в рамках более широкой мирной инициативы.

Диалог в сравнении с обсуждением и принятием решения. Обсуждение — это процесс тщательного рассмотрения и взвешивания вариантов, необходимых для принятия жестких решений, имеющих существенные последствия, в котором, в конечном счете, ценности играют основную роль — например, как предлагается в главе 1.2, в компромиссах между безопасностью и защитой личных прав или между экономическим развитием и экологическими проблемами. Диалог и обсуждение — это разные процессы. Однако, как и в сравнении диалога с переговорами или посредничеством в рамках мирной инициативы, их можно лучше понять как отдельные, взаимодополняющие шаги в более широком процессе принятия решений, предусматривающем участие, как, например, предусмотрено концепцией совещательной демократии. Рисунок 1.3.1 иллюстрирует эту взаимосвязь.33

Этот проиллюстрированный процесс динамичен. Он может занять 40 минут или десять лет. Как следует из схемы, конкретный акт принятия решения может четко вписываться в сферу формальных структур и процессов управления, но при этом быть открытым для влияния и подпитки участием граждан там, где это нужно для решения сложных вопросов. В этом процессе диалог дает возможность обдумывания различными способами. Он позволяет гражданам совместно исследовать проблемы и углублять свое понимание, опираясь на различные точки зрения и интегрируя их в общее понимание целого. Акцентируя внимание на слушании и вопросах, диалог является шагом, способствующим взаимоуважению и взаимопониманию, а также осознанию различного понимания людьми их совместного опыта. Роль этого шага заключается в том, чтобы помочь людям сформировать более комплексное видение реальности, чем они могли бы это сделать отдельно как лица, партии или группы интересов.

В отличие от диалога, характеризующегося открытием, исследованием и видением, обсуждение — это процесс сужения. Однако, как и диалог, это процесс совместного запроса и уважительного выслушивания различных позиций. «Способы разговора и слушания одинаковы в обоих процессах», — объясняет Хал Сондерс. Однако обсуждение сосредоточивается на «проблемах и выборах среди возможных направлений, чтобы двигаться к их решению», тогда как диалог фокусируется на «динамике отношений, лежащих в основе проблем, и на способах изменения этих отношений с тем, чтобы группы могли работать вместе над решением конкретных проблем».34 На практике различия между диалогом и обсуждением могут быть тонкими, но различать их полезно, поскольку это усиливает сосредоточение на результатах. Например, описывая свою Программу развития способности к устойчивой демократии, IDEA дает четкое представление о роли диалога в более масштабном процессе, который обычно дает оценку демократии и повестку дня для реформ. В обзоре Программы указано, что этот диалог является ее «самой важной особенностью». Диалог «перекрывает разрывы в политическом спектре и между государственными институтами, гражданским обществом и частным сектором», и создает «расширенное пространство для дискуссий относительно демократических реформ». Разработка «всесторонней повестки дня на местах» — это отдельный шаг. «Расширенное пространство» создает контекст, в котором может происходить обсуждение, необходимое для составления повестки дня.35

В обзоре International IDEA не используется слово «обсуждение» (deliberation). На самом деле, вне поля совещательной демократии, практики редко проводят эти различия, по крайней мере явно. Одни говорят, что способствуют диалогу, чтобы изменить отношения, а другие утверждают, что их диалоги направлены на достижение договоренностей или определение лучшего направления действий. Третьи говорят, что используют диалог, чтобы вызвать сдвиг в отношениях для содействия достижению согласия и действиям. Обычно это вносит путаницу в определения. Частично эта ситуация может отражать то, на что указывает Сондерс, а именно: лишь с середины 1990-х люди, работающие над урегулированием конфликтов, и те, кто работает над поддержкой перехода стран к демократии, поняли, что «они действуют в смежных сферах». Подходя к взаимосвязанным вызовам управления и «политического решения конфликта», Сондерс предполагает, что: «диалог и обсуждение идут бок о бок, хотя каждый из процессов решает различные аспекты проблемы».36 Дальнейшее изучение этого различия и его широкое использование может быть важным шагом в развитии практики диалога.

Поскольку использование диалога расширилось во многих регионах мира, практикам все больше приходится разрабатывать определения, устраняющие культурные разделения. Одной из наиболее настоятельных рекомендаций ПРООН в «Стратегическом прогнозе относительно диалога» является использование «термина «диалог» с глубоким осознанием различий в культурном контексте». Например, один практик отмечал, что на Балканах нужно говорить о проблемах, которые необходимо решить, а не о процессе, который будет использоваться для их решения. «Если бы вы попытались привлечь людей к какому-то «диалогу», что звучит по-западному... это ни к чему бы не привело. Диалог лишь вызвал бы раздражение». Подобным образом, практики в других частях мира используют такие термины, как «общественные обсуждения», «национальные суверенные конференции» и «усиление сотрудничества», чтобы избежать «западного» и высокомерного звучания.37

Термин «демократический диалог» широко используется в Латинской Америке и Карибском бассейне, где распространение диалога направлено на укрепление демократического управления. В отчете конференции, посвященной опыту национального диалога в регионе, совместно финансируемой IDEA и Всемирным банком, термины «диалог» и «демократический диалог» используются как взаимозаменяемые, и отмечается: «В той мере, в которой диалог является методом, понятно, что без него демократия теряет смысл».38 Отличить демократический диалог от других типов диалога помогают три критерия:39

цель: решение сложных социальных проблем, которые существующие институты не решают должным образом
участники: микромир системы, которая создает проблему и которая должна быть частью ее решения
процесс: открытый и инклюзивный диалог, позволяющий укрепить доверие, необходимое для достижения договоренностей о конкретных действиях.

Эти определения основаны на опыте и отражают то, как многие люди описывают свою работу с диалогом. Однако даже в большей степени, чем просто «диалог», ярлык «демократический диалог» может повлечь за собой вызовы для глобальной аудитории. Одно из возражений просто заключается в том, что этот термин представляется излишним. «Главным образом диалог — это демократический процесс», — говорит фон Мейенфельдт. «Вести недемократический диалог нельзя».40 Другие отмечают, что слово «демократический» является излишним дополнением, учитывая его значение в геополитическом контексте 21-го века. Кристин Ло из Civic Exchange в Гонконге отмечает, что она может поддерживать использование диалога с материковым Китаем в качестве инструмента для более эффективного и устойчивого принятия общественных решений, но не тогда, когда это называется «демократическим диалогом».41

Кроме осторожности в отношении ярлыков, важно осознавать, что источники информации о практике диалога, являются более широкими и глубокими, чем западноевропейская философская традиция, уходящая во времена Платона и Сократа. Дэвид Бом и его коллеги указывают на исследование о «группах охотников-собирателей», которые могли собираться для разговора, чтобы «обеспечивать и укреплять своеобразный союз или общество, что позволяло участникам знать, что от них требуется без необходимости указаний или дальнейшего многословного общения. Иными словами, то, что можно назвать целостной культурой общего понимания, возникло в пределах группы.42 Они считают, что современная жизнь отстранила людей в богатых странах от этой древней традиции объединения общины. Однако она остается относительно сильной в других частях мира. Например, Сесиль Молинье, постоянный представитель ПРООН в Мавритании, отметила, что в рамках национального диалога о Целях развития тысячелетия, который она помогала организовать, тот факт, что диалог является «частью культуры», позволил людям «отказаться от риторики и говорить открыто».43

… открытого дворика внутри старомодного латиноамериканского дома. ... в этот внутренний дворик можно было войти, обойдя вокруг и пройдя сквозь множество арочных проходов, окружавших это открытое, наполненное цветами пространство внутри дома. Для меня Диалог — это все равно, что зайти в этот внутренний дворик просторного дома нашего общечеловеческого опыта ... Существует много входов к познанию Диалога. Советы коренных народов, салоны, учебные кружки, женские кружки, собрания работников ферм, философские кружки, нетрадиционные дипломатические мероприятия и другие дискуссионные модальности многих культур и исторических периодов [внесли свой вклад и воспользовались генеративным пространством, которое мы [называем] Диалогом.44

Коротко говоря, мы используем термины «диалог» и «демократический диалог», осознавая и придерживаясь того факта, что они могут оказаться ненужными и непригодными для использования при определенных условиях. В то же время, как объясняется во вступительном разделе, эти термины соответствуют практике и пониманию институтов, являющихся спонсорами этого Пособия. В глобальном контексте, когда все больше людей используют «диалог» для обозначения практически любого типа процессов с привлечением людей, говорящих между собой, ценным, по нашему мнению, является как можно более четкое формулирование наших собственных определений в качестве основы для видов дискуссии, которые могут обеспечить движение вперед вообще.

Как уже отмечалось, мы не намерены формулировать и продвигать единое определение диалога для использования всеми. Тем не менее, существует реальная потребность в том, чтобы различать процессы диалога, которые серьезно отвечают потребностям, описанным в главе 1.2, и то, что некоторые практики называют «фальшивым диалогом». Это могут быть процессы, которые сближают людей в основном напоказ, демонстрируя, что противоборствующие стороны могут сесть за общий стол, но полностью избегая сложных вопросов, которые их разъединяют. Либо это могут быть процессы, организованные должностными лицами или учреждениями, которые точнее было бы назвать «консультациями» или, что еще хуже, «созданием видимости», чтобы заставить власти консультироваться относительно политики, которую они уже утвердили.

Однако если существует подлинное стремление использовать диалог для создания изменений, несколько характеристик процесса можно считать определяющими. Различные группы практиков составили списки этих руководящих принципов, отличающихся от пяти, представленных здесь.45 Однако независимо от фактических используемых терминов, большинство списков охватывают суть, передаваемую этими пятью характеристиками.

Это, пожалуй, наиболее фундаментальный принцип практики диалога. Он выражает базовое предположение о том, что каждый, кто является частью проблемной ситуации, может быть привлечен или представлен в процессе диалога, и что участники коллективно владеют ключевыми «знаниями», необходимыми для решения собственных проблем, в отличие от полной зависимости от других в поиске решений. С этим связано предположение, что для того, чтобы изменения были постоянными, люди в проблемной системе должны иметь чувство собственности по отношению к проблеме, процессу ее решения и предложенным решениям, которые должны стать следствием. Чтобы развить это чувство собственности, они должны участвовать в процессе изменений.

Принцип инклюзивности может быть выражен разными способами. Например, некоторые практики указывают на диалог со многими заинтересованными сторонами как на форму, которая объединяет все разные группы, чьи интересы взаимосвязаны, ради достижения успешного результата. Для других инклюзивность означает создание микромира системы, лежащей в основе определенной проблемы или модели человеческих отношений.

Третьи определяют этот принцип с позиции точек зрения или голосов, которые должны быть частью разговора, предполагая, что процесс диалога может быть инклюзивным без привлечения буквально всех. Практик ПРООН Селим Джахан выступает за использование термина «широкий диалог», чтобы подчеркнуть этот ключевой аспект.46

См. Отбор участников, гл. 2.3

Демократия включает в себя государство, гражданское общество и частный сектор, которые разделяют общие и дополняющие обязанности относительно ее продвижения. Инклюзивность и участие — это два ключевых измерения демократизации. Этот подход инклюзивности и участия составляет основу плюралистического партнерства.47

О проблемах, порожденных исключениемВ качестве примера один практик отметил случай из Гватемалы, где «частный сектор не чувствует себя частью мирного процесса, а следовательно не связан рамками, ставшими результатом мирного урегулирования». Подобным образом, организаторы процесса гражданского сценария Destino Colombia, учитывая прошлое, пришли к выводу, что их решение не привлекать к процессу ни правительство, ни наркоторговцев, ограничило влияние диалога.См. источники этих материалов в разделе «Мудрость из практики — источники» (стр. 245).

Указывая на инклюзивность как один из «важных элементов построения диалога», команда бывшей Специальной программы содействия диалогу и урегулированию конфликтов OAS заявляет, что «расширение инклюзивности приводит к повышению легитимности достижения желаемых договоренностей. Должны быть услышаны все социальные позиции, включая политические, экономические, социальные и военные, а также высказывания тех, кого в прошлом неоднократно исключали из разговора».48

Как следует из этой формулировки, инклюзивность особенно актуальна в контексте, когда исторический характер исключения лежит в основе социальных проблем, которые следует решить. Роль процесса диалога в этом контексте заключается в предоставлении голоса тем, кто обычно не имеет права голоса в ключевых процессах принятия решений (а именно: женщинам, молодежи, бедным и лишенным права голоса из соображений расы, этнической принадлежности или религии) и таким образом получает обычно относительно небольшую пользу от принимаемых решений. Однако этот принцип также применяется к диалогам между политическими лидерами и другими элитарными группами. Например, в рамках инициативы диалога в Гане Нидерландский институт многопартийной демократии пытался включить все легально зарегистрированные партии, а не только те, которые получили депутатские мандаты. «В странах, выходящих из конфликта, или странах с серьезным уровнем бедности, это, так сказать, национальные драмы, которые нужно решать более гармоничным путем, чтобы двигаться вперед и иметь более полный консенсус», — говорит представитель Института Рул фон Мейенфельдт. В этих случаях, по его мнению, исключение с «политической арены» является такой же большой проблемой, как и социальное и экономическое исключения для стран, стремящихся достичь национального консенсуса и двигаться вперед.49

Настаивание на этом принципе основывается на общепринятом мнении, что инклюзивность является требованием, чтобы процесс диалога был легитимным и имел устойчивый результат. Это также отражает добытое с тяжелыми усилиями знание о том, что если инклюзивность не является всеобъемлющей, это может поставить под угрозу устойчивость любого достигнутого взаимопонимания.

Наконец, практики указывают, что достижение инклюзивности выходит за рамки простого создания разнообразной группы участников диалога. «Это не значит просто рассадить стороны за столом», — говорит Джессика Фаета из ПРООН. «Одно только наличие стула не ставит их в равные условия». Она предлагает в качестве примера относительную слабость коренного населения Латинской Америки «с точки зрения возможностей, опыта и т.д.», когда они вступают в переговоры с представителями правительства.50 Другие ссылаются на дисбаланс влияния в израильско-палестинских переговорах и борьбу афганских женщин за свой голос среди военных племенных вождей в лойя джирга (больших советах), которые проводятся в Афганистане с 2001 года.51

Чтобы реализовать цель инклюзивности, организаторы и фасилитаторы диалога должны принять меры для смягчения этих диспропорций. «Пробелы или восприятие различий между участниками создают препятствия для построения открытого пространства для диалога и дискуссий», — говорится в отчете о постконфликтном диалоге в Индонезии. Там, где существуют эти пробелы, утверждается в отчете, люди вынуждены молчать. «Ключевая роль фасилитаторов заключается в создании горизонтальных пространств для обсуждения».52 Другие практики называют это «выравниванием игрового поля». Это важная часть инклюзивного процесса диалога.

Этот критерий, как минимум, требует, чтобы процесс диалога, по выражению одной группы практиков, не был «инструментом только одного субъекта, например правительства, — чтобы выиграть время или реализовать только правительственную повестку дня».53 Подобным образом, по словам Лины Риккиля, менеджера программы IDEA в Азии, это не может быть лишь поверхностной консультацией: «Приглашаете несколько человек, а потом говорите с ними, и считайте, что проконсультировались с ними — дело сделано». 54

Между тем, диалог — это «обмен», — говорит Элисар Сарру из ПРООН, даже когда его организуют авторитетные институты. Он воплощает в себе «демократическое понятие» о том, что вовлеченные в него и участвуют в нем на равных — это «улица с двусторонним движением ... а не то, когда одна сторона диктует другой».55

Основным требованием к тому, чтобы люди могли полноценно участвовать в диалоге и работе над изменениями, по выражению одного практика, является то, что «люди должны чувствовать, что происходит что-то реальное».

Рул фон Мейенфельдт утверждает, что успешные процессы диалога обеспечивают «главным образом предоставление людям возможности вступить в игру, предусматривающую разработку или формирование их собственного будущего». Размышляя о недавнем опыте Нидерландского института многопартийной демократии в Гане, он отмечает: «Благодаря этому диалогу вы фактически обеспечиваете ответственность за процесс, а ответственность — это обязательство по осуществлению реформ. Без ответственности реформы остаются несколько легкомысленным упражнением. А когда эта ответственность гарантирована, люди действительно озвучивают проблемы, и это дает отличные результаты по сравнению с другими подходами».56

Чтобы создать это ощущение ответственности, процесс диалога должен дать возможность того, что одна из групп на семинаре практиков назвала «разговорами о том, что действительно важно — об истинных вещах».57 Содержательный диалог, как утверждала другая группа практиков, «должен быть не смысловой дискуссией о том, как составить проект соглашения, а предметной дискуссией по фундаментальным вопросам».58 Диалог молодежи в Зимбабве, описанный в разделе 1, иллюстрирует это явление. Беседы по вопросам, имеющим принципиальное значение для участников диалога — ВИЧ/СПИД и безработица — дали им ощущение способности взять на себя больше контроля над своей жизнью в этих двух ключевых сферах и, одновременно, начать играть положительную роль в уменьшении конфликта вокруг них.

Об общей ответственностиПроект Interpeace в Руанде собрал разноплановую группу руандийцев для исследований по принципу участия, чтобы в течение года подготовить отчет «Rebuilding Sustainable Peace in Rwanda: Voices of the People». «Сила этого документа, — говорится в описании проекта, — сама по себе не в «оригинальности» его анализа, а в том, что он был создан руандийцами в рамках интенсивного процесса «национальных диалогов» с коллегами — такими же руандийцами, и представил взгляды руандийцев (иногда расходящиеся) на ключевые вызовы перехода к более мирному и жизнеспособному обществу».Источники этих материалов см. в разделе «Мудрость из практики — источники», стр. 245.

Как красноречиво заявил один практик, «диалог — это не физический акт разговора. Это развертывание мыслей».59 На одном уровне этот принцип касается качества взаимодействия в процессе диалога. Он отличает легитимный диалог от «фальшивого», где общение носит односторонний характер, а также от дебатов или переговоров, где участники сосредотачиваются лишь на том, чтобы как можно больше выиграть для себя.

Многие люди называют это качество «открытостью» в том смысле, что участники открываются, чтобы выслушать и подумать о том, что имеют сказать другие, о том, что они сами говорят, и о новом понимании и перспективе, которую они могут получить в результате. В работе Dialogue and the Art of Thinking Together Уильям Айзекс описывает ключевые способы поведения или умения, создающие такой тип взаимодействия, как «слушание — без сопротивления или навязывания; уважение — осознание целостности позиции оппонента и невозможности ее понять в полной мере; и приостановление — приостановление предположений, суждений и определенности».60

О поддержке через обучение«Как международный наблюдатель, мы [OAS] пришли и создали новое пространство для диалога и новое пространство для размышлений о том, что происходит. Иногда это действительно так просто... Просто позволить людям выйти за пределы того, что заставляет их делать их контекст, и позволить им рассуждать и думать немного спокойнее,немного более аналитически, немного более рефлексивно о том, что они пытаются сделать».См. источники этих материалов в разделе «Мудрость из практики — источники» (стр. 245).

Обучение, происходящее в такой среде, во многом связано с инклюзивной характеристикой диалога, объединяющей людей, которые обычно не разговаривают между собой и на самом деле могут конфликтовать. «С помощью диалога конкурирующие интересы могут взаимодействовать бесконфликтным способом», как отмечают практики. Однако природа процесса направляет их к обучению, поскольку «это не оглашение суждений; скорее, речь идет о слушании с целью более глубокого понимания и осознания проблемных вопросов». Другой практик соглашается: «Диалог — это хороший способ анализировать конфликт».61

Кроме того, как отмечает Рамон Добон из Межамериканского фонда и Фонда Кеттеринга, диалог создает возможность для обучения путем саморефлексии — «люди начинают осознавать, что каждый владеет только небольшой долей истины». В большем масштабе, отмечает он, эта характеристика диалога может способствовать развитию «общественных знаний», которые могут сделать положительные изменения более устойчивыми.62

«Наш природный интеллект способен проявить себя через диалог. Нашей гуманности предоставлена возможность признать саму себя», — пишут авторы работы Dialogue for Democratic Development IDEA.63 Как и обучение, гуманность процессов диалога помогает отличить их от других видов взаимодействия. Эта характеристика во многом связана с тем, как люди относятся друг к другу, когда они полностью погружены в диалог. Это требует эмпатии — умения поставить себя на место другого. «Когда человек начинает прилагать усилия, чтобы понять другого, зерно диалога посажено».64 И это требует аутентичности, как сказано в четвертом ключевом умении диалога Билла Айзекса: «высказываться — говорить правду самостоятельно о том, кем на самом деле человек является и о чем он думает».65

проявлять сопереживание — то есть, по-настоящему понимать позицию другого человека, вместо того, чтобы реагировать на нее
проявлять открытость при высказывании своей точки зрения с соблюдением правил диалога
поддерживать почтительный тон даже в самых экстремальных условиях
вести разговор о том, что действительно важно — о подлинных вещах
брать на себя ответственность, индивидуально и коллективно, как за проблему, так и за ее решение
раскрываться эмоционально: «слушать доводы сердца, которые ум часто игнорирует»
иметь смелость признать различия и даже больше — воспринять общий язык
продемонстрировать способность к изменениям.

В совокупности эти пункты перекликаются с определением диалога, предложенным Халом Сондерсом, которого мы цитировали ранее, что это «процесс подлинного взаимодействия, благодаря которому люди выслушивают друг друга достаточно глубоко, чтобы измениться под влиянием того, что они узнают».67 Однако предложенный практиками список идет дальше, указывая, что взаимодействие и обучение не только происходят на интеллектуальном уровне, но и охватывают человека в целом. Подобным образом, когда Дэвид Бом и его коллеги определяют диалог как «общее мышление», они указывают, что их концепция «мышления» включает в себя «не только продукты нашего сознательного интеллекта, но и наши чувства, эмоции, намерения и желания», а также «реакции, обусловленные и предвзятые благодаря предыдущему мышлению».68 Именно эти во многом неопределенные и невидимые аспекты человеческого взаимодействия в диалоге побуждают людей учиться и меняться. По словам Минакши Гопинатх, ведущей защитницы мира и практика диалога из Индии «разговорная часть диалога является лишь вершиной айсберга... если мы слишком сосредотачиваемся на разговорной части, мы теряем [его] суть».69

Как и при обучении, создание среды, поддерживающей такой вид человеческого взаимодействия между участниками, является центральным аспектом диалоговой работы. Многие практики называют эту среду «безопасным пространством», и делают большой акцент на формировании уровня доверия к процессу, который сделает диалог возможным.

См. События диалога: создание безопасного пространства, гл. 2.4.

Стремление к инклюзивности, учету различий в действиях и статусе, чтобы все голоса были услышаны, а также сосредоточение на вопросах, действительно имеющих значение для участников, являются решающими шагами для достижения цели. Они создают основу для таких разговоров, характеризующихся познанием и гуманностью, которые и делают процессы диалога особыми.

В главе 1.2 мы определяли устойчивые решения сложных проблем как один из важнейших вызовов эффективного управления. Определяющей характеристикой диалога является долгосрочная перспектива, которой требует поиск таких устойчивых решений.

См. Краткосрочное и долгосрочное видение, гл. 2.6.

Практики признают, что разного рода кризисы, поражающие общество, часто требуют быстрых действий — для прекращения насилия, стабилизации политической ситуации и облегчения страданий. Однако природе диалога присуще его сосредоточение на основных моделях отношений и поведения, из которых и возникают кризисы. Работа на таком уровне — это то, что создает возможность устойчивых изменений, и она требует времени. «Диалог требует использования времени другим способом, то есть с пониманием того, что быстрых решений не существует», — говорит посол Швеции Рагнар Энгебю. «Нужно время, чтобы стали возможными глубокие изменения».70

В сообществе практиков те, кто работает над урегулированием конфликтов, четко отмечают этот принцип. Мэри Андерсон и Лара Олсон, отчитываясь о результатах трехлетнего проекта «Размышления о практике мира» (Reflecting on Peace Practice), выражают свое мнение, как опытные участники диалога, о том, что «одноразовые вмешательства безнадежны и бесполезны». Вместо этого, Андерсон и Олсон предполагают, что важное значение имеет как раз многолетнее привлечение, так как оно позволяет участникам диалога «перенести личные последствия диалога на социальный/политический уровень».71 В работе A Public Peace Process Хал Сондерс предлагает подход, который он называет «устойчивым диалогом», и описывает инициативу диалога в Таджикистане, которая началась в начале 1990-х и продолжается до сих пор. Не меньшего требует, как утверждает Сондерс, и трансформация расовых и этнических конфликтов.

Во всех сферах практики акцент на наращивании потенциала на общественном уровне отражает долгосрочную перспективу. «Мы говорим о создании культуры диалога, меняющей основополагающие отношения, — говорит Рамон Добон. «Например, в Швеции при возникновении конфликта типичным вариантом является диалог на всех уровнях. Это то, что медленно развивалось в Скандинавии на протяжении 20 века». Вызов заключается в том, отмечает он, как подойти к развитию этой способности там, где ее нет.72

Практики диалога преодолевают этот вызов различными способами. Например, в 1996 году OAS начала Программу OAS/PROPAZ (Культура диалога: Развитие ресурсов для построения мира) — проект, целью которого было сформировать культуру диалога в Гватемале как путем содействия диалогам, так и путем обучения диалогу персонала из широкого спектра партнерских организаций.73 Еще один подход применили IDEA и Interpeace, разработав практику создания рабочей группы с участием различных заинтересованных сторон для анализа проблем и путей их решения. В этом процессе они создают сеть людей, способных сформулировать общую повестку дня и высказывать весомые аргументы в пользу изменений. Эти люди часто становятся лидерами, которые могут продолжать работать и выступать за изменения после завершения процесса диалога. IDEA считает этот аспект своей программы ключом к обеспечению устойчивости.74

Примеры институционального диалога:• В 2003 году OAS/PROPAZ стала независимым образованием — Фондом ProPaz — выполнив одну из главных целей начального проекта — сформировать «установленную способность поддерживать мирные и демократические процессы [в Гватемале]».• International IDEA поддержала формирование в Буркина-Фасо Центра демократического управления — независимого центра, созданного диалоговой группой в продолжение своей работы над укреплением демократии.• В Руанде Interpeace и ее руандийские партнеры создали в начале процесса диалога институт — Institut de Recherche et de Dialogue pour la Paix, чтобы управлять инициативой, придать ей ощущение собственности и доверия на национальном уровне и обеспечить долгосрочную устойчивость.

Для развертывания таких подходов часто требуется несколько лет. Однако эти временные рамки являются приемлемыми, даже важными, если подход, по выражению Маттиаса Штифеля, бывшего исполнительного директора Interpeace, задуман как «длительный процесс расширения прав и возможностей общества, а не как краткосрочный процесс простого реагирования на насущную проблему, которая может возникнуть».75

Практики также формулируют основополагающий принцип долгосрочной перспективы другими способами. Подход ПРООН к трансформации конфликтов делает акцент на мастер-классах для формирования «навыков и способностей» к диалогу и переговорам, а не на организации диалогов или переговоров о «конфликте дня».76 Бывшая Специальная программа OAS по содействию диалогу и разрешению конфликтов подчеркивала важность шагов в направлении институционализации диалога и участия в ряде стран Латинской Америки. Они указывают на законы, которые требуют участия в решении определенных видов общественных вопросов, создание таких официальных должностей, как омбудсмен, для содействия и поддержки диалога в случае возникновения конфликтов, а также инвестиций в развитие навыков для фасилитаторов и участников диалога.77

Концепция диалогового подхода расширяет актуальность руководящих принципов — от охвата основных характеристик процессов диалога к описанию кодекса поведения тех, кто практикует диалог, и качеству взаимодействия, которое может быть эффективным в осуществлении позитивных изменений во многих ситуациях, а не просто то, что официально обозначено как диалог.

См. Таблицу 2.1.1, Диалоговый подход, гл. 2.1.

В каком-то смысле концепция диалогового подхода просто экстраполируется из руководящих принципов на то, как начать работу по продвижению организации или содействия процессам диалога. Например, продвигая инклюзивный и расширенный процесс, практики должны проявлять одинаковое уважение к другим людям, открытость к восприятию разных точек зрения и эмпатию. Установление доверия, необходимого людям для диалога со своими оппонентами или даже с теми, кто просто отличается от них, также требует прозрачности.

Это важно как для того, чтобы говорить достоверно, так и для того, чтобы избежать таинственности или ее ощущения в своих действиях и разговорах. «С самого начала нужно четко объяснить, что намерение состоит в том, чтобы действительно иметь всеобъемлющий и прозрачный процесс», — советуют авторы кейса в рамках инициативы Interpeace в Руанде.

Для дальнейшего чтенияКонцепции, тесно связанные с подходом диалога:формулировка «способности к посредничеству» Джона Пола Ледераха в работе «Building Mediative Capacity in Deep Rooted Conflict», Fletcher Forum of World Affairs 26/1 (зима/весна 2002 г.), стр. 91-101; и продвижение Луизой Даймонд четырех «принципов мира», которые можно применять в семье, на работе, в обществе и в мире, в работе The Peace Book: 108 Simple Ways to Make a More Peaceful World, 3-е издание (Bristol, VT: The Peace Company, 2003), доступно по ссылке: thepeacecompany.com.

Применение принципа обучения путем принятия позиции запроса является еще одним важным элементом диалогового подхода. Пребывание в режиме запроса предполагает постановку вопросов не только для достижения собственных целей, но и для достижения понимания. Практики предполагают, что такой запрос не является действенным, но он служит своей цели на более высоком уровне. «Мы должны подходить [к диалогу] не только как к инструменту, но и как к процессу бытия», — отмечает Гопинатх. «Иными словами, вы не прыгаете с парашютом в проблему и не говорите: «Ладно, сейчас я пойду на диалог, потому что в результате диалога я ожидаю результата X». Вы переходите к этому как к процессу, который постоянно изменяется, который является открытым, податливым и гибким. Только тогда, когда вы способны быть одновременно прозрачным и уязвимым, этот процесс улучшает вашу способность предвидеть новое будущее».79

Взаимодействия, которые формально не задумываются как процессы диалога, могут быть диалоговыми в большей или меньшей степени. Например, процессы переговоров, посредничества, обсуждения и принятия решений могут быть более диалоговыми — настолько, что они создают среду, в которой участники, представляющие разные точки зрения, могут чувствовать себя включенными, наделенными полномочиями и «огражденными», чтобы быть прозрачными в своем личном общении, открытыми для понимания того, что имеют сказать другие, и способными рассматривать в долгосрочной перспективе стоящие перед ними проблемы. Концепция диалогового подхода просто предоставляет язык для описания этого конкретного качества взаимодействия, позволяет признать роль, которую может играть подход, и осознанно его принять, независимо от того, является ли данный контекст формальным процессом диалога.

Выдвигая концепцию диалога как философии, практики понимают, что организация процесса диалога может не оказаться самой лучшей реакцией на каждую ситуацию. Однако во всех случаях подход диалога предлагает альтернативу применению силы — будь то сила оружия, сила политической или экономической власти или просто сила аргумента. И практики считают, что это более эффективная альтернатива.

Они способствуют использованию диалога или диалогового подхода не только потому, что хотят почтительно относиться к людям или развивать дружеские отношения. Они также считают, как описывается в главе 1.4, что это лучший (на самом деле единственный) способ осуществить те изменения, которые нужны для достижения успеха в преодолении социальных вызовов, которые они больше всего хотят преодолеть.

Концепция диалогового подхода просто предоставляет язык для описания этого конкретного качества взаимодействия, позволяет признать роль, которую оно может играть, и осознанно принять его, независимо от того, является ли контекст формальным процессом диалога.